Вот судьба. Я не знаю, по какой причине имя выдающегося театрального режиссера Александра Вилькина не звучит так, как звучат имена Петра Фоменко, Сергея Женовача, Валерия Фокина. Всех люблю. Все выдающиеся таланты. Все на слуху. А Вилькин — нет.
Его новая работа — «Вишневый сад» — звенит, как натянутая струна, и обрывается, как тот странный звук лопнувшей струны, о котором в пьесе говорят: может быть, бадья сорвалась где-то в шахте. Но это не бадья — это жизнь оборвалась. И не просто одного семейства, в центре которого Раневская. А целого жизненного пласта. Ясно, что эта маленькая женщина — такая же недотепа, по меткому словечку Фирса, как все они, нерасчетливая, неумелая, живущая любовью и творящая глупости. Но как же она прелестна в этой нерасчетливости и искренности. Расчетливые стоят на пороге. И даже уже переступили порог. Раневская не умеет спасти имения, потому что не умеет остановить всеобщего распада, спасти жизнь. Лопахин думает, что умеет. Знает, как. Из народившегося племени трезвых дельцов, он не раз предлагает Раневской разделить землю на участки и сдать дачникам, иначе имение потеряно. И он приобретает его, когда она теряет. Он не подлец. Он предупреждал. Сюжет известен. Каждый раз неизвестно, как он соотнесется с нашей жизнью, на что мы откликнемся.
Вилькин догадался, что история в очередной раз свершила круг, и вновь «Вишневый сад» может перевернуть душу. Так и есть. Переворачивает. Всякое действующее лицо тут — живое, и все отличны от прежних воплощений. Вплоть до Епиходова. Один только жест: Епиходов Рифата Сафиулина крутит шеей, пытаясь выбраться из неудобного воротничка и делая это на грани психоза, и возникает иной, непривычный, навязчиво-агрессивный характер, сам себе «двадцать два несчастья».
Похожий на Де Ниро Лопахин Сергея Ковалева, похожая на Дину Корзун Варя Татьяны Бондаренко, ни на кого не похожий Гаев Вадима Райкина, чистая и тонкая Аня Екатерины Поповой — все известные типы явлены как неизвестные. Вилькин умеет сыграть с любыми актерами в игру, где тончайшие нюансы сливаются в эмоционально сильную правду.
И, конечно, первая среди равных — Раневская Ольги Широковой. Ее лицо, едва она появилась в доме, — как эпиграф к спектаклю. Это лицо трагедии. Потом оно будет меняться, светлеть, темнеть, преображаясь чуть ли не в лицо комедии. Да нас на мякине не проведешь. Это горняшка Дуняшка может говорить о себе, что стала среди господ страсть как чувствительна, то и дело готова в обморок упасть. Раневская Широковой в обмороки не падает. Изящная, легкая, мужественная, она принимает удары судьбы как должно, и лишь однажды не справится, и тогда мы услышим прерывистое глухое вытье — так дышат, как стонут, когда дышать нельзя, когда боль запредельна.
Новые собираются обустраивать эпоху, старых новая эпоха выбрасывает прочь. Короткая формула «Вишневого сада». Короткая формула жизни. Но и старые — люди. И они прекрасны. И новые предвидят, что все равно не будут счастливы. Иначе не было бы в спектакле внезапной отчаянной истерики Лопахина, прозревающего это. Люди успеха и люди неуспеха вновь сошлись на сценической площадке бытия, и, кажется, никому не суждено выиграть. Об этом —
«Вишневый сад» Александра Вилькина и Антона Чехова (сценография Василия Валериуса, костюмы Марины Бает). Удивительно своевременное произведение.
Московский театральный центр, возглавляемый Александром Вилькиным, так и называется — «Вишневый сад». В этом году он отмечает свое 10-летие. Ему обещают построить помещение. Ах, кабы знать, что мучительно любящий Раневскую Лопахин рука об руку с ней войдет в XXI век!..
Ольга Кучкина («Новое время» №46/2005)
Уважаемые зрители! Просим Вас соблюдать меры по предотвращению распространения гриппа и ОРВИ.